Очерки и рассказы Леонида Вертеля– члена Союза писателей России, страстного охотника и рыбака.

УШАСТИК

О том, что совсем рядом с моим лесным домом, всего-то метрах в двухстах, пируют медведи, я узнал совершенно случайно.
             Помню, в то утро я отправился по грибы в дальний конец озера. Раз за разом, тихонько опуская весла в воду, я плыл на своей старенькой лодке вдоль берега, наслаждаясь чудесным утром ранней осени, с уже загустевшим туманом над водой,  с первыми золотыми прядями в кронах прибрежных берез и ласточками в небе, ставящими свое чадо на крыло. За четверть века всё это я видел перевидел, наверное, тысячу раз, но  красотой еще никто не пресытился, и я глазел и глазел, прикрыв немного веки, спасаясь от лучей запутавшегося в кустах яркого золотого диска.
            Сразу за мыском, на котором находилось деревенское кладбище, ставшее теперь еще и кладбищем вековых деревьев, падавших на могилы некогда живших здесь людей, росла черемуха. Проплывая мимо, я всегда любовался ее необычной шаровидной кроной, будто ее подстригал и холил неведомый садовник. В тот раз на ветке черемухи шевельнулась какая-то птица. Глянув в ту сторону, машинально отметил, это моя хорошая знакомая - местная ворона, давным - давно построившая гнездо на кладбищенской сосне и на правах хозяйки патрулировавшая все окрестности озера. Взгляд не задерживаясь, снова заскользил по прибрежным зарослям.
            В сладкой полудреме проплыл еще метров сто, как вдруг снова померещилась в кустах ворона. Пришлось маленько взбодриться, и тут до меня дошло, что никакой новой вороны нет, а перед глазами маячит всё ещё та, первая.  У кладбища, я хоть и взглянул на ворону мельком, все же успел на подсознательном уровне обратить внимание на  какой-то очень уж необычный вид птицы, и сейчас мозг требовал разгадки.
 Вороны - известные хитруньи, мало кто из пернатых может с ними тягаться в сообразительности, но видок этой «каркуши» был слишком уж вороватый. Если бы она тогда не шевельнулась, я бы точно ее не заметил вытянувшуюся вдоль ветки и затаившуюся, почти так же, как затаиваются рябчики, завидев охотника. Прокручивая в голове увиденную картину с подозрительной вороной,  все больше приходил к выводу, что дело тут не чисто. Видимо, я случайно застукал плутовку за каким-то занятием,  которое она явно не хотела рассекречивать.
            На обратном пути, чтобы лучше видеть берег, развернул лодку кормой вперед.
Ворона все еще была на месте, она заблаговременно поднялась с земли и снова затаилась в «шарике». Лодка медленно приближалась, и тут…ну, где же раньше были мои глаза? Прямо у воды, возвышаясь над прибрежной осокой разлапистыми рогами, виднелась лосиная голова. Тут же ударил тошнотворный запах разлагавшейся плоти. Подьехав поближе,  смог рассмотреть, что папоротник, росший в этом месте небольшой куртинкой, весь вытоптан медведем, а туша наполовину сьедена.
Пришлось, перед тем как сойти на берег, постучать веслом о борт, да еще и покричать. Для встречи с косолапым его «закусочная» - не самое лучшее место. Со своей добычей никто просто так не расстается, что уж говорить о хозяине тайги…
Осмотрев внимательно место и подходы, протоптанные с разных сторон в густом малиннике,  понял, этот лось – «общественное достояние», к нему наведывается не один мишка. На нескольких  ольшинах обнаружились даже следы маленьких коготков, уходивших высоко в верх. Видимо, трапезу медведицы с малышами прерывал приход более крупного зверя, и мамаша давала команду медвежатам забираться на деревья от греха подальше. А то, что здесь побывал и самый главный топтыгин, сомневаться не приходилось, достаточно было взглянуть на его следы, величиной с шапку.
            Всё для меня становилось понятным, кроме одного – что случилось с быком? Браконьерство исключалось, рядом с домом, едва ли кто-то рискнул бы заняться таким грязным делом. Не похоже было и на то, что крупного лося,  в  расцвете сил, мог завалить медведь, да и опять же, запахи жилья, хлопанье дверей невдалеке…Однако трагедия была налицо – могучий зверь не дожил до свадебного гона совсем немного, и теперь по законам природы достался санитарам леса,  способным за три версты учуять запах тлена.
            Случись эта находка годков на пять раньше, я бы тут же начал мастерить лабаз для засидки. Это же такой фарт для охотника, найти готовую приваду да еще рядом с домом. Но… всему свое время. Однажды жизнь леса я увидел совсем по-другому и навсегда зачехлил ружье.
Сходив за проволокой, привязал голову лося к дереву, чтобы не лишиться трофея – роскошных рогов с десятью отростками на лопатах.
А после ужина  просидел на крыльце дома до полной темноты, навострив уши в сторону кладбища, прислушиваясь к каждому звуку, и порой мне казалось, что там слышна медвежья возня и даже чавканье. Хотя, в тот вечер всё это мне могло и  показаться.
Уже перед сном, лежа в постели, мысленно рисовал картину медвежьего подхода к лосю. Косолапые только с виду такие грузные и неуклюжие, это только кажется, что под ними сучки должны трещать, как под нашими сапогами. К лосиной туше Михайло подойдет бесшумно, как привидение. И чем ближе будет подходить, тем больше будет осторожничать и принюхиваться. Казалось бы, с его-то силенкой! Ан нет, и он – хозяин тайги, знает - осторожные живут дольше.   
 И еще я думал в эти минуты, что не один медведь принюхивается и прислушивается в малиннике. Многие лесные обитатели уже знают о погибшем лосе и надеются пожировать на дармовщинку. Не каждый  день судьба подбрасывает целую гору  еды! Тут только не зевай, набирайся терпения и жди своей очереди за более сильным. Хоть понемногу, но всем достанется: и зверям, и птицам, всем, кто не брезгует подобным деликатесом.
 Невольно подумалось, а случись что-нибудь похожее у нас, «гомо сапиенсов»?  Небось, тут же находка была бы приватизирована, выставлена охрана, и остальным оставалось бы только облизываться, стоя на удалении, а то еще и выкрикивать «приятного аппетита» приватизатору, обладателю большого следа и больших зубов.
Получается, что дикая природа живет по более честным правилам. Но не будем пессимистами, не всё так мрачно. Иногда и мы бываем на высоте, и мы, презрев личную выгоду и корысть, порой совершаем поступки, которые приближают нас к Богу, и за которые нам люди дарят светлые улыбки и крепко жмут руку. И мы в эти минуты просветленные и счастливые жмем им руки, вдруг осознав, как много на земле хороших людей с открытым взглядом и распахнутым сердцем!  И все же… такие «добродетели» как коварство, подлость, обман, увы, это – тоже наше.
Назавтра утром я должен был возвращаться в город и только через три дня смог вернуться. Не откладывая, вооружившись биноклем, устроил наблюдательный пункт прямо в лодке, выглядывая из-за кладбищенского мыска.
Вечерело. Низкие облака, готовые вот-вот заморосить теплым грибным дождем, до срока погасили зарю на западе, и сумерки темно-серой вуалью легли на берега озера.
Я просидел уже часа полтора, но ничего интересного так и не увидел, кроме двух ондатр, проплывших рядом с лодкой миниатюрными буксирами, напоминая своими хвостами остатки оборванного троса.
            Надежда увидеть медведя уже покидала меня, как вдруг ветки кустов зашевелились, и я приник к биноклю. Голова лося стала видна, как на ладони, а рядом пузатенький медвежонок – первогодок с замусоленной мордочкой. Вдруг он встал на задние лапы, держась передними лапами за лосиные рога, и тут я заметил, что у него одно ухо, будто кем-то срезано наискосок. Оно торчало острым треугольничком, как у купированного добермана. «Где ж ты, голубчик потерял полуха,»- спрашивал я мысленно медвежонка, и тот будто догадываясь, что на него смотрят, потер голову лапой, словно хотел на кого-то пожаловаться. «Ладно, ушастик,»- пожалел я малыша, «это не беда – потерять полуха, была бы голова на месте.»
            Почему я назвал этого медвежонка ушастиком, сам не пойму. Как-то сразу само собой выскочило, а потом хоть я и понимал  всю несуразность, переименовывать не стал.
А тут еще появился  другой медвежонок, и чтобы не путаться, ушастик так и остался ушастиком.
            Больше я его не видел. А вскоре «ресторан» «Под черемухой» вовсе закрылся, медведи утащили даже шкуру лося. Остался на месте только привязанный к дереву обглоданный череп с моим трофеем.
            С тех пор прошло, наверное, лет десять, если не больше. Я уже почти забыл о том несчастном лосе, закончившим свою жизнь на берегу лесного озера. Ушастика я тоже вспоминал все реже, слишком много наслоилось новых впечатлений и встреч.
            И все же судьбе было угодно, чтобы наши стежки-дорожки пересеклись еще раз. Случилось это на том же озере теплым майским днем. Мы с московским приятелем, поставив сети, решили еще посмотреть вечерний ток тетеревов, которые каждый год свадебничают за дальним мысом.
            На правах хозяина я сидел на веслах, а гость, откинувшись на корме, балдел от удовольствия, глядя на первозданную красоту окружавшего нас мира и слушая сходивших с ума прилетевших на родину птиц. Действительно, вокруг была такая красота, что даже у меня, считай аборигена, дух захватывало. Да и можно ли вообще спокойно созерцать золотистое предзакатное небо, вымытые зеленые гривы ельников и только что освободившееся от ледяного плена озеро, воды которого, повинуясь какому-то колдуну, замерли огромным зеркалом? В таком расслабленном состоянии мы уже почти обогнули мыс, как вдруг приятель, сидевший лицом по ходу движения, что-то заметил на воде и тут же предположил, что впереди плывет лось. Я налег на весла, и вскоре выяснилось, что это не лось, а медведь! Вот это да! Никогда мне не доводилось видеть такого осторожного зверя, плывущего совсем рядом. Издали случалось, а так, чтобы в нескольких метрах…
            Хозяин тайги, переплывавший загубину в самом узком месте, тоже нас заметил и заработал лапами быстрее, но лодка есть лодка, мы быстро приближались. Понимая, что зверь будет нервничать, решили эскортировать его на расстоянии. 
            Когда между нами оставалось всего метров тридцать, я, глядя через плечо, заметил какую-то асимметрию в торчащей из воды голове, и тут же екнуло сердце: неужели Ушастик?! И точно, вскоре хорошо стало видно, что у медведя одно ухо необычной треугольной формы.
            Мы сопровождали медведя,  держась чуть сзади, метрах в семи, и я пытался знакомца успокаивать, повторяя тихим ласковым голосом - «Ушастик, Ушастик». Но медведь все же нервничал, плыл изо всех сил, со страхом поглядывая на лодку. Он так громко дышал, что можно было подумать, у него не легкие, а кузнечные меха.
 У берега я притормозил лодку, ожидая, что же будет дальше. И вот лапы могучего зверя коснулись дна. Одним рывком он выбросил свое тело из воды на пляжную гальку. В это трудно поверить, но медведь, забыв про опасность, повинуясь инстинкту, тут же стал отряхиваться от воды. Он сделал это потрясающе красиво, создав волновое движение тела от головы до хвоста, разбрасывая брызги во все стороны густым дождем. И только потом, отскочив еще метров на пять, медведь позволил себе оценить своих преследователей. Он молча смотрел на нас, стоя в полоборота, и я радовался за Ушастика. В нем не было ни страха, ни злобы. Перед нами был могучий хозяин леса почти соломенного цвета, удивительно красивый, и только необычное ухо отличало его от тех рекламных, которых сейчас частенько показывают по телевизору.
 И еще помню, меня тогда царапнула мысль -  не дай Бог, чтобы этот зверь когда-нибудь исчез вовсе. Во истину опустеет лес, всё в нем потускнеет и станет пресным, как дистиллированная вода.